РОЖЕНКО НИНА АНАТОЛЬЕВНА (Россия,
г.Кореновск Краснодарского края)
Профессиональный
журналист, работает в редакции районной газеты, пишет рассказы. Лауреат краевых
и Российского конкурса журналистского
мастерства «Золотое перо Кубани».
1
место в конкурсе «СТ-2010», номинация «Малая проза», лауреат литературной
премии «Славянские традиции».
Веркина миссия
Дверь с треском распахнулась, саданула ручкой по стене,
обвалив кусок побелки. Что-то загрохотало,
зазвенело, должно быть, завалился шкаф с рабочей одеждой. Он
перегораживал коридор на две половины. Первая, вроде парадного входа в хатку.
Здесь лежал на полу вытертый коврик, стояла полочка для обуви. А вторую
половину использовали как кладовую для хранения всяких ненужных вещей. Тут
примостилось старое кресло с порванной обивкой, Раскорячился сколоченный наспех
стеллаж для пустых банок, громоздились коробки, набитые вышедшим из моды
тряпьем. Носить нельзя, а выбросить жалко. Каждый раз, возвращаясь домой в
подпитии, Федор то дверцу у шкафа вывернет, то ручку с мясом вырвет. А теперь
вот и вовсе завалил. Вера уронила нож, и он с тихим плеском утонул в кастрюльке
с начищенной картошкой. Вытирая мокрые ладошки о фартук, она выглянула в
коридорчик. Так и есть. Федор всем своим
могучим телом навалился на злополучный шкаф, тот, не выдержав напора, рухнул на
стеллаж с банками. Так они и лежали в коридорчике рядком: шкаф - на стеллаже,
Федор – рядом. Кожаная куртка мужа покрылась подсохшей коркой грязи. Видно, по
дороге домой Федор успел поваляться в луже. Мокрые полурасстегнутые брюки
сползли, обнажив солидное брюшко. Вера молча перешагнула через
распростертое тело мужа, закрыла входную дверь на замок. Взяла с
кресла маленькую подушку-думку, подложила под голову мужа, погасила свет и
вернулась на кухню.
За годы семейной жизни любовь Федора выпить как-то
незаметно переросла в неуправляемую страсть. Вера сначала злилась, скандалила,
потом только плакала, жалея себя, потом плакала, жалея Федора. Но жалеть мужа
она начала не сразу. Как-то, когда
казалось все – больше нет сил терпеть! - задумала Вера уходить от мужа. В тот
день шла она мимо церкви и сама не поняла, зачем, но зашла. Словно сами ноги
привели. В Бога-то она не то, чтобы верила, а так, как все. Яйца на Пасху
красила, да если приснится отец или мать умершие, сходит на следующий день в
церковь, поставит свечку. Вот и вся вера.
Батюшка слезный рассказ Веры выслушал и покачал головой:
— Беда у мужа. А ты его в беде оставить хочешь. Грех это.
Твой муж – твой крест. Ты сейчас от
своего креста избавиться хочешь, облегчение себе сделать. Но тогда твой крест
понесут твои дети.
—Нет, у нас детей, батюшка! Бог не дал!
— А ты молись, дочь моя. По молитве твоей, по вере и
воздастся.
Вера затуманившимися от слез глазами смотрела,
пригорюнившись, на строгое юное лицо молоденького священника и
думала: «Легко тебе говорить, а каково жить с пьяницей!» Но от мужа не ушла. А
наоборот, как советовал батюшка, начала Федора жалеть. Запал ей все-таки в душу
тот разговор, и глаза батюшки, строгие и участливые. Только поначалу не очень
получалось жалеть, больше прибить
хотелось. Но Вера старалась не замечать безобразий пьяного мужа, перестала
ругать его, молча укладывала пьяного Федора спать, молча перестирывала замаранную одежду.
—Дура, ты Верка! Ой, дура! — возмущалась единственная
Верина подружка Танька. — Ты же жизнь свою под ноги этому алкашу
несчастному кладешь. Гони ты его в шею!
Ты еще молодая, замуж выйдешь, родишь.
—А Федора куда девать? Он же совсем сопьется без меня.
Погибнет.
—Вот дура! Блаженная! — сердилась Танька и уходила,
хлопнув дверью.
А Вера купила в церковной лавке икону Божьей Матери
«Неупиваемая чаша» и поставила на
книжную полочку за стекло. Сейчас, она зашла в комнату, где стояла икона, прислонилась пылающим лбом к
прохладному стеклу и заплакала.
— Не могу больше! Сил моих нет! Ну, нету моченьки терпеть!
Уйду! Зачем я живу с ним? Зачем я
вообще живу? Забери ты меня, не могу я больше! Не могу! - Вера уже кричала в
голос. Слезы застилали глаза, солоноватым ручейком затекали в рот. Она
судорожно сглатывала их, а они все бежали и бежали, словно все горе ее, накопившееся в душе, прорвалось,
как река через плотину, чтобы враз
излиться горючими слезами.
Печальное лицо
Богоматери оказалось совсем близко. Ее воздетые к небу руки выражали безутешную
скорбь. Сквозь затуманившееся стекло Вера видела большие тоскующие глаза девы Марии, жалеющие ее, Веру. И
показалось вдруг ей: слезинка скатилась по смуглой щеке Богородицы. Вера
сильно зажмурилась, поморгала и
приблизила к иконе испуганные
глаза. Ну, да! Вот она, слезка! Живая!
Дрожащими непослушными руками Вера отодвинула стекло и замерла,
пристально вглядываясь в лицо Богоматери. И вдруг совершенно неожиданно для себя легко
коснулась губами ее щеки, там, где
остался влажный след слезы. Губы ощутили
тепло и персиковую бархатистость лика. Почудилось? Живая! Да нет! Не может быть!
Утеревшись
фартуком, Вера пошмыгала носом, успокаиваясь. На икону она старалась не
смотреть. Ее смущал и волновал пристальный взгляд Богородицы. Собравшись духом, Вера осторожно
достала икону из-за стекла, машинально ладошкой смахнула пылинки,
прижала Богородицу к груди, как ребенка, и побрела в спальню.
— Надо же!
Заплакала! — шептала она смущенно, неловко поглаживая икону. — Пожалела
меня! Надо же!
Вера, не раздеваясь, прилегла на кровать, по-прежнему прижимая икону к груди. Она держала ее так, как все матери мира
держат своих первенцев. Бережно. Она поглаживала ее, нежно касаясь ладошкой
картонной изнанки лика. Так мать гладит
головенку приникшего к ней ребенка.
— Ты не плачь! — приговаривала она. — Не расстраивайся!
Подумаешь! Муж пьяный домой пришел! В первый раз что ли! Я сильная. Я выдержу.
Только ты не плачь. Ладно? Я не стОю твоих слез. Кто я такая? Так! Пустышка!
Травинка сорная. Так хотела ребеночка. И
Федя хотел! Не получилось. Он, может, и пьет потому. Ой, только ты не подумай!
Я не упрекаю тебя!
Вера отняла икону от груди и испуганно посмотрела на
Богородицу. Вздохнула горестно.
— Как же у тебя сердца-то
на всех хватает? На всех, на нас.
Ой-ой! Ты прости меня! Но вот у тебя
есть Сын. Ты знаешь, что это такое, когда есть сын. А я? А я не знаю. Разве ж
это правильно? Вот скажи, что мне делать?
Вера с надеждой вгляделась в лицо Богоматери, словно тут
же рассчитывая услышать от нее ответ.
— Молчишь...
Она снова прижала икону к груди.
— Вон, счастье мое в коридоре валяется. Пьяное. Батюшка сказал: мой крест. Да я не
отказываюсь. Только мне бы понять, чем я провинилась, что такой крест у меня? Я
бы исправилась. Правда! Батюшка говорит:
жалеть надо. А где же силы взять для жалости? Тут на днях по телевизору
показывали детишек бездомных, ну, сироток. У одного пацанчика такие глазенки!
Грустные! Прямо запали мне в душу! Вот все во мне перевернули! Слушай, а может,
нам ребеночка взять? Ну, пацаненка этого, что в телевизоре был? А? Что скажешь?
Может, и Федя пить бросит. Он ведь по молодости знаешь какой был! Ласковый!
Добрый! А батюшка говорил, если Господь не дал мне своего ребеночка, значит,
надеется, что я сиротке мамой стану. Мол, у бездетных на земле это... как же
это слово он назвал?.. забыла я... А!
Вспомнила! Миссия! Сироток согревать. Видишь как! Надеется на меня Господь!
Может, и в самом деле сиротку взять? Я бы любила его...
Вера еще долго шептала, рассказывала, то поглаживая икону,
то с надеждою вглядываясь в лицо Богоматери.
Она и не заметила, как уснула. И во сне лицо ее, тронутое легкой
улыбкой, казалось молодым и счастливым.
Она проснулась ранним утром от стука молотка. Значит,
Федор уже проспался и делом занялся. Вера улыбнулась, давно она не просыпалась в таком хорошем настроении. И
Богоматерь этим замечательным утром
смотрела на Веру спокойным мудрым взглядом. Ее воздетые руки, словно
благодарили небеса. И Младенец Спаситель улыбался Вере. Быстро поставив икону
на место, она перекрестилась и
утвердительно кивнула, мол, не волнуйтесь, все путем. Все еще улыбаясь, она
выглянула в коридор. Мрачный небритый Федор
ремонтировал шкаф. Он хмуро взглянул на жену:
— Ты чего это с иконой легла? Помирать, что ль, собралась?
Ты мне это брось! Чего улыбаешься-то?
Вера подошла к мужу, погладила взлохмаченные редеющие на
макушке волосы:
—Федь, а давай ребеночка возьмем из детдома? А?
— Да, делай что хочешь! — сердито отмахнулся муж и
отвернулся, но Вера успела заметить, как легкая улыбка тронула его губы.
|