РАТИЧ ЛАРИСА АНАТОЛЬЕВНА
(Украина, с. Мешково-Погорелово Николаевской
обл. — Россия, г. Санкт-Петербург)
2 место в
номинации «Малая проза», 3 место в конкурсе зрительских симпатий в номинации
«Малая проза»
ПОСЛЕДНИЙ ВАГОН
рассказ
Нумерацию вагонов
объявили с головы поезда, и Кирьянов, чертыхнувшись, побежал обратно. Бежать
было далеко, к последнему вагону, к тому же стоянка поезда была всего - ничего:
три минуты. Но думать, успеет или не успеет, Кирьянов не мог. Надо было успеть,
и всё. Иначе потом – проблемы… Если не успеет на этот поезд – то отметить
командировку так, чтоб жена не подкопалась, не получится.
(…Ох, эта Ленка!..
Говорил же, что опоздает, а она… Но девочка, что и говорить, огненная! Не то
что супруга, не сравнить.)
Все эти мысли,
вперемешку с «успею – не успею» неслись в голове Кирьянова, пока он мчался к
заветному вагону.
Проводница уже
закрывала ступеньки, когда он наконец подлетел.
- Что, сокол
запоздалый, гнездо перепутал? – весело крикнула она, но в вагон пустила. И
почти сразу же поезд тронулся.
Кирьянов,
успокаиваясь, давал себе отдышаться. Проводница насмешливо смотрела на него:
дескать, а билет у вас имеется, гражданин хороший? Кирьянов полез во внутренний
карман, и уже через три минуты сидел за столиком у окошка, глядя на неуютный
осенний пейзаж. Ещё через полчаса всё утряслось и с постелью; и побежали
привычные часы неблизкой дороги.
Кирьянов часто
бывал в командировках, но, в отличие от других, такую жизнь любил. Командировка
– это всегда новые впечатления, новые знакомства. Да-да, и новые женщины!
Конечно, и без командировок он ни в чём себе не отказывал, но… Особое чувство –
и его очень любил Кирьянов – удовольствия он получал от полунамёков -
полувзглядов, когда в шуточках - прибауточках вдруг что-то и возникало: очень
краткое, но зато яркое. И главное, что это обоих устраивало.
Кирьянов намётанным
глазом всегда видел, с кем – можно, а с кем – нет. Тут надо особое чутьё;
талант, так сказать, а уж его Кирьянов
имел с избытком.
…Итак, мелькали за
окном однотонно-скучные поля, а Кирьянов с радостью думал: впереди – ни много
ни мало – три дня абсолютной свободы. Нет, нельзя сказать, что он не любил свою
жену. Наоборот, если бы ему кто-нибудь такое выложил, смертельно обиделся бы.
Просто он был из тех, кто считает, что человек не должен никогда отказывать
себе в маленьких радостях-интрижках, и это только укрепляет брак. Освежает, так
сказать.
Вот об этом тоже
думал Кирьянов, глядя в окно. Но в конце концов он устал, захотелось пройтись
по вагону, промять ноги. Ну и покурить, конечно.
Кирьянов решительно
встал, кивнул соседу:
- Курнуть не
хотите?
Сосед буркнул, что
он некурящий, и Кирьянов двинулся к тамбуру один. «Ничего, - подумал он, -
постою три минутки, подымлю, - глядишь, и нарисуется кто-нибудь рядом».
А и верно, так
бывало всегда. И приятно было подымить в прохладном тамбуре с новым человеком
(через десять секунд он со всеми уже бывал на «ты»), «перетереть» газетные
новости, пожаловаться на жизнь… Однако прошло уже минут десять, а Кирьянов всё
так и курил один. Становилось скучно.
Неожиданно в тамбур
заглянула проводница:
- Живой?.. А я
гляжу – давно уж прошёл, а всё нету и нету… Да вы не стойте тут столько,
холодно же! В поездах-то самые главные болячки и подхватывают.
- Ага, - хохотнул
Кирьянов, - вплоть до сифилиса.
- А что вы думаете?
– кивнула проводница. – И такое бывает!
- Да ну?! –
изумился Кирьянов. – Что вы говорите?!
- Вы что, пассажир,
маленький или притворяетесь? – усмехнулась она. – Ну а дымить заканчивайте,
простудитесь. Идите лучше к себе, я сейчас чай носить буду.
- Ладно! – Кирьянов
притушил окурок и ловким щелчком отправил его в загаженный мусорный ящик.
Проводница кивнула
и исчезла, а Кирьянов, постояв ещё минутку, двинулся обратно. Чай,
действительно, скоро подоспел, и Кирьянов с удовольствием выпил два стакана.
Заварено было щедро, с душой; свежий кипяточек согрел до самого сердца.
- Спасибо,
хозяюшка! – Кирьянов сам принёс стаканы. – Спасибо, красавица, порадовала. А
скажи, дорогая, почему я никогда в поездах хорошего чая не пил, а? Это – в
первый раз!
- Не знаю, -
улыбнулась проводница. – Я делаю как положено.
- Ну ещё раз
спасибо, милая! – Кирьянов прямо сиял. – Зовут-то тебя как?
- Ольга, - спокойно
ответила она.
- Ольга, вот оно
как! Красиво. А по отчеству?
- По отчеству –
длинно, язык сломаете.
- Ну а всё-таки?
- Аполлинариевна.
- Действительно,
трудновато. Значит, придётся звать тебя Оленькой.
- А что это вы,
пассажир, так сразу? Думаете, если проводница, то можно на «ты» без
брудершафта, что ли? Какая я вам Оленька?
- Не сердись,
ласточка, - Кирьянов оставался ласково - нахален. Знал: именно это больше всего
любят женщины; проверено. – Какая же ты Ольга?! «Ольга» - это как памятник; так
и хочется встать, снять шапку и гимн исполнить. А ты – Оленька, Олюшка; нежная,
ранимая… Я ж вижу, какая ты. Не сердись, красавица, я не хотел тебя обидеть. Ну
хочешь – извинюсь?
- Ладно, чего там.
Зовите как хотите, - улыбнулась она. – Всё, идите, пассажир, мне работать надо.
- А давай, я тебе
помогу, - Кирьянов ловко присобрал стаканы. – Где помыть, показывай!
- Бросьте, я сама!
– смутилась проводница.
Но Кирьянов уже
наполнял тазик водой и, видно, отступать от начатого не собирался. Так он
подзадержался возле неё целый час, и помог, и позубоскалил. Сыпал комплименты
не жалея. Ольга действительно была симпатичная, молодая… А вот в глазах –
что-то такое… Неуловимое, что ли. Но Кирьянов понял.
- Что ж ты, Олечка,
всё одна да одна?
Она сразу
вспыхнула:
- А тебе что?!
Какое дело?!
(Они уже прочно
перешли на «ты»).
- Ничего, я ничего,
ты не сердись. Просто я и сам одинокий, вот и вижу…
Ляпнул – и
удивился: он никогда не скрывал от женщин, что женат. Чтоб губу не раскатывали.
А тут… Странно!..
Но сказал – назад
не возьмёшь. А она смягчилась, спросила уже по-другому:
- Что так?..
- Да понимаешь,
Оленька, сердце пока молчало…
- Да? – она глянула
с интересом. – И… что, ты всегда был один? Или…
- Или! – твёрдо
сказал Кирьянов. – Мы разошлись, как в море корабли. Давно.
- А дети? – охнула
она.
- Не было, - тут он
сказал правду. Никогда детей у него не было и быть не могло: мужское бесплодие.
- И что, всё сам? –
сочувственно расспрашивала она.
- Сам; куда
денешься? Зато всё умею! – рассмеялся он. – Ты учти!
- А зачем мне
учитывать? – Ольга смотрела сурово. – А угадал ты правильно. Одни мы с дочкой.
Погнала я своего мерзавца пять лет назад. Гулял очень, а я брезгливая,
понимаешь?..
- Понимаю, понимаю.
И что, с тех пор… одна? Всегда?
- Да, - просто сказала
она. – Одна. Всегда. И никаких «радостей», запомни. Или серьёзно – или никак.
Такая уж я. Не знаю, хорошо это или плохо, но другой мне быть не дано.
Проверено.
…Женщина всё больше
нравилась ему. Ну надо же, какая! Чистенькая! Да и хорошенькая, неглупая;
фигурка – так бы и съел. Она с ним откровенна; это хорошо. Значит, можно взять
своё, несмотря на её суровые девизы. Одиночество, особенно женское, - это как
болезнь! Главное, правильно микстурку подобрать. А Кирьянов был большой знаток
и хорошо в этом разбирался.
Вот и сейчас:
пасьянс как на ладони. Правильно он сказал, что одинокий. Она подсознательно
допустила его в «женихи», женатого – отшила бы сразу, несмотря на всю
ласковость. Видал он и таких.
…Разговорились
откровеннее, и незаметно за окном замелькал вечер. Впереди ещё была целая ночь
езды, а утром раненько Кирьянов прибывал на место. Целая ночь! Это уже что-то.
Ночь – не день, это он отлично знал. Редко когда удавалось ему в таких
одноразовых знакомствах добиться чего-то с ходу днём, а ближе к вечеру – успех
был почти гарантирован. Но тут надо было всё-таки ещё «дожать», а иначе – так
всё разговорами одними закончится.
- Эх, Олечка,
запала ты мне в душу, - глядя прямо женщине в глаза, говорил он. – Честно, не
думал, что такое и бывает. Вообще уже не верил в любовь, понимаешь?.. Тем более
в такую, которая сразу, как удар молнии! С первого взгляда. Я ведь – веришь? –
ещё когда только до вагона добежал, глянул – и уже что-то ёкнуло. Ещё не понял,
но догадался. Так и есть, не ошибся. И верить себе боюсь, и не верить – не
получается! Вот оно, счастье. В последнем вагоне. Сказка, да и только.
Он осторожненько
пока её обнимал, а она молча восторженно слушала, таинственно блестя глазами, и
всё жалась, жалась к его плечу, как бы требуя:
«Говори! Говори!! Говори!!!»
И он вдохновенно
плёл, как никогда и никому. «Писатель, блин!» - с восторгом подумал о себе.
«Талант, что ли?» А потом понял, что просто пересказывает ей историю жизни
одного своего знакомого, которого, кстати, считал не совсем «при памяти». Это у
него «сердце пока молчало».
А Ольга слушала,
замерев, и каждое его слово было как капля долгожданного бальзама на её
измученное сердце.
- Олечка, выходи за
меня!
Ох, как забилось
сердце!!! Да неужто?..
- Нет, Иван, так
сразу не могу я решить. Подумать надо.
(А сердце уже
ликовало, уже кричало: «Да! Да! Да!» Ты только ещё раз попроси, дорогой!
Повтори!!!)
И он повторил. Он
был настойчив. Да, всё решено. Никогда он не встречал такой женщины. Это
судьба, разве она сама не видит?
Он деловито достал
блокнот:
- Всё. Точка.
Диктуй.
- Что диктовать? –
удивилась она.
- Как что, ёлки?
Адрес! – засмеялся он. – Как же я тебя найду? Или ты хочешь, чтобы я всю страну
на уши поставил через «Жди меня», а? И не жалко тебе бедных волонтёров и
народных денег? – балагурил он. – Представляешь, Игорь Кваша на весь мир вдруг
с экрана: мол, ищет несчастный влюблённый свою проводницу. Особые приметы:
последний вагон!
Она счастливо
хохотала, пока он в самом деле записывал адрес; причём не забывая о
подробностях:
- Так. А на какой
трамвай садиться? А потом? Рядом – магазин, говоришь? Диктуй название!
Он также записал
телефон и её «полные анкетные данные». Для порядка, а как же!
- Так что, Олечка,
жди меня буквально через неделю, в крайнем случае – через две. Что нищему
собраться? – только подпоясаться!
Он уже строил
«планы»: мол, свою «квартирёшку» срочно продаст, переедет к «жене». Работу в
другом городе с его специальностью и опытом найти не проблема. Ну, а если нет,
- так у него ж золотые руки! Такой «бизнес» на дому организует, деньги некуда
будет девать. Да и потом, - разве в деньгах счастье?
- Хотя и без них,
конечно, не порядок, - деловился он. – И я их добуду, обещаю. Семья всё-таки!
Это не то что один, ты не думай, я понимаю. И, кстати, заберу тебя с этой
проклятой работы! Не для тебя это дело!
- Ой, Ваня! –
испугалась она. – А что же я делать буду?! У меня ж нет другой специальности…
Да и привыкла я, работу свою люблю!
- В декрет уйдёшь,
а там – видно будет!
У неё распахнулись
глаза:
- Как – в декрет?..
- Ты не знаешь,
как? – улыбался он ласково - настойчиво. – Естественным путём, милая, и никак
иначе. Мне одной нашей доченьки мало, запомни. Ещё бы парочку!
(Он сказал «нашей»!
– женщина ликовала. Ещё и не видел её дочку, а уже принимает девочку всем
сердцем!)
«Неужели?!
Неужели?» - боялась дохнуть от счастья. Вдруг – сон, не дай Бог?! И мысленно
торопливо помолилась: «Матерь Божья, ты же тоже женщина, помоги мне!!!»
Кирьянов становился
всё нежнее и настойчивей; он чувствовал, что она уступает, уступает…
- Господи, что ж я
делаю?! – ахнула она, взглянув на свою оголённую грудь.
- Ты отдаёшься мне,
любимая! Жена моя единственная! – жарко шептал он.
По Ольгиным щекам
катились, не скрываясь, счастливые слёзы:
- Ванечка, неужели
я дождалась?! Ты не думай, - заторопилась она, - что я всякая - разная, что вот
так, прямо в вагоне, с первым встречным… Я не такая!!! Просто я всю жизнь тебя
искала…
- Я и не думаю,
родная, не думаю… Я думаю, какая ты красавица… - ох и ночка выпала, сплошное
восхищение!
Женщина, видно,
по-настоящему изголодалась по мужской ласке; любая Ленка «отдыхает».
«И к тому же, -
подумал Кирьянов, - если женщина любит, она действительно отдаётся, а не
«даёт». Разница!»
…Мгновенно наступил
серенький холодный рассвет, и влюблённые, очнувшись, поняли, что через каких-то
полчаса им предстоит расстаться.
- Ненадолго,
Оленька, запомни! – торопливо одевался Кирьянов.
- Может, ты мне
тоже оставь на всякий случай адрес, телефон?.. – робко попросила Ольга. – Мало
ли… Вдруг блокнот потеряешь…
- Конечно, конечно…
- Кирьянов косо рванул клочок бумаги из записной книжки, небрежно записал:
«Иван Петров, …» ну, и так далее. Ясное дело, ерунду всякую написал. А то ещё
начнёт в самом деле искать…
Поезд между тем
отстукивал уже последние километры, и Кирьянов, полностью собранный, сидел с
Ольгой в обнимку, спокойно глядя в окно.
Она всё ещё что-то
говорила, говорила, счастливо и сумбурно. А напоследок спросила:
- А хочешь, я тебе
пельменей заготовлю? Полную морозилку! Они у меня знаешь какие?! Пальчики
оближешь, а потом – откусишь!
Он рассеянно
кивнул, а она продолжала:
- Завтра уже буду
дома, и, пока мне не в рейс – налеплю побольше. И как только ты переедешь – то
и томиться не надо, через полчаса всё на столе! С маслом, с перцем!
И торжественно
добавила:
- Ох и кормить я
тебя, Ванька, буду! За всю свою холостую жизнь отъешься!
…Вот так и
закончилось это интересное приключение. Она крепко расцеловала его у вагона,
торопливо вскочила на ступеньки и долго ещё махала, пока поезд не исчез вдали.
Мелькнул последний вагон, и Кирьянов сказал сам себе вслух: «Вот это да!»
А впереди было ещё
целых три свободных, непредсказуемых, восхитительных командировочных дня.
|