Ян Елинек - окончил факультет журналистики Карлова Университета в Праге по специальности «Журналистика телевидения и документального кино». До 1989 года работал журналистом в газете «Руде право». В настоящее время работает журналистом в газете «Гало новины». Член Союза чешских писателей. Автор публицистических книг и сборников статей. За вклад в развитие чехословацкой и чешской журналистики награжден премией Юлиуса Фучика и премией Союза чешских журналистов. Председатель общества Юлиуса Фучика. Член Правления Славянского комитета Чешской Республики. Фрагмент репортажа «Яблоневые сады Ясной Поляны». Мой проступок в доме Толстого На лужайке у лесной тропинки в Ясной Поляне я стоял у могилы Льва Николаевича Толстого. Дворянина, который ходил по матушке Руси в простой рубашке мужика. Согласно его последней воле - был похоронен в простой могиле, обрастающей мягкой травой. Тогда, тридцать лет назад, могила была покрыта цветами благодарных поклонников творчества Толстого. А когда над невысокой порослью пронесся ветер, в кронах лиственных деревьев Старого Заказа зазвучала тяжелая и сумрачная «Крейцерова соната». Ветер пробуждал печаль о несчастной любви Анны Карениной. Через пропасть времени он занес сюда и эхо скорби участников похорон писателя, стоящих на коленях у гроба, который потом был опущен в вихре снежинок в сырую землю… И гневные крики смельчаков – «На колени!» – обращенные к царским жандармам, которые были вынуждены опуститься на колени. Тогда, в тот прекрасный летний день, я приехал в Ясную Поляну поклониться мужеству и таланту великого человека. Через вход в усадьбу с двумя круглыми башнями я вошел в бывшую дворянскую усадьбу, где жил и творил великан мировой литературы. Все здесь дышало тишиной и покоем. Меня встретили медовый запах лип и шелест дубрав, которые снова должны устоять, выдержать напор бешеных вихрей над Россией. Поверхность Большого пруда отражала ветви склонившихся над ним верб, глубокое небо... Напомнило мне судьбу Андрея Болконского из «Войны и мира», раненого на поле битвы. Как он лежал, истекающий кровью, и в мучительной тоске глядел на плывущие над ним облака, вспоминая горящие глаза своей любимой Наташи. А его сердце, движимое только любовью и силой воли молодости, в утихающем шуме боя сопротивлялось смерти. Березовая аллея привела меня к белому дому семьи Толстого. Я постоял на веранде беседки, под крышей которой Лев Николаевич читал и отдыхал, принимал гостей, среди которых были Тургенев, Чехов и Горький. Прошел по комнатам дома, в стенах которого ощущаешь огромное богатство духа Льва Толстого. Я увидел Толстого – отца, воспитывающего вместе с женой Софьей Андреевной тринадцать детей, Толстого – дедушку, качающего на ноге внучек Веру и Таню, Толстого – учителя, просвещающего в построенной им школе деревенских мальчишек и девчонок. С тем же самым воодушевлением, с каким брал в руки перо Толстой – писатель и гуманист, чтобы бороться со злом, косил Толстой – работник с крестьянами траву на Калиновом лугу, разбивал лопатой комья земли в саду и сажал яблони. В комнате под сводами Лев Николаевич писал «Воскресение», «Отца Сергия», начинал писать «Войну и мир». Вольтеровское кресло в столовой. Здесь он слушал Шопена и Бетховена и сам играл на стоящем рядом рояле. В следующей комнате – диван. Обтянут черной кожей. На нем повивальная баба приняла появившегося на свет писателя. На этом же диване появились на свет и братья и сестры Толстого, его сыновья и дочери, внуки. А когда я увидел в спальной - рядом с кувшином с водой, умывальником и палкой - стулом - гантели, с которыми каждое утро Толстой делал гимнастику, мне стало понятно, почему он сохранил свежесть до самой поздней старости. В кабинете классика мировой литературы лежит раскрытый роман Достоевского «Братья Карамазовы». Это – последняя книга, которую читал, но не успел дочитать до конца Толстой. Он ушел из Ясной Поляны и умер на станции Астапово 9 декабря 1910 года. Книга, страницы которой листал Лев Толстой, осталась раскрытой на 359 странице первого тома. Достойным свидетелем чтения последней книги был чешский реформатор церкви Ян Гус, который глядел на Толстого с портрета, подаренного писателю Всеславянским объединением «Славия» в Москве. Равномерный ход старинных часов на лестничной площадке музея напомнил мне о том, что время экскурсии по дому Толстого уже почти истекло. Эти часы были куплены дедом Толстого - князем Волконским. В одной из комнат усадьбы я попал в сложное положение. Мне, конечно же, было прекрасно известно, что посетителям запрещено прикасаться к выставленным предметам. И все же один раз я не устоял. На письменном столе лежала перьевая ручка, которой Софья Андреевна, жена Толстого, много раз переписывала для своего мужа перечеркнутые и исправленные им рукописи «Войны и мира» и «Анны Карениной». Я взял ручку и внимательно ее разглядывал. В то же мгновение за моей спиной стояла экскурсовод. Строго взглянула на меня. Я был пойман как «нарушитель». Мне стало не по себе. «Извините, я журналист из Праги, я искал вдохновения для репортажа», - выдавил я из себя объясняющие мой поступок слова оправдания. «Сейчас она позовет милицию – и меня ждут крупные неприятности», – промелькнуло в голове. «Эх, Вы...», - укоряюще произнесла экскурсовод. Неожиданно тон ее голоса изменился и стал ласковым. «Да, я знаю. Я Вас поняла. Вы, чехи, тоже очень любите Толстого, как и мы, русские...» Тяжелый камень свалился с моей души. В эту минуту в доме Толстого благодаря этой женщине я ощутил прикосновение великодушия русского человека. |
