МИРОНОВ ВАСИЛИЙ ЮРЬЕВИЧ
(Беларусь,
г. Бобруйск Могилёвской области)
3 место в
номинации «Малая проза» (2012 г.)
БЛОКАДНЫЕ СЛЁЗЫ
(отрывок из рассказа)
Почему их несло в не самый весёлый и уютный уголок двора –
никто не знал, но мальчишки окрестных дворов самого любознательного возраста
семи – десяти лет, которых не успели вывезти на «большую землю» до начала
блокады, приходили именно сюда – на развалины общежития. Фронт был уже совсем
рядом. По ночам дежурившие команды женщин на своих крышах, тушившие зажигалки,
чтобы не допустить пожара – видели слабые всполохи размытых вспышек вдалеке.
Это и был фронт.
В последнее время бомбёжки и
обстрелы усилились. В тот день бомбёжка была настолько интенсивной, что звук
разрывов и вой падающих бомб сливались в единую страшную какофонию. Общежитие
рухнуло днём от прямого попадания огромной авиабомбы. Взрыв был такой
чудовищной силы, что толстые стены трёх верхних этажей мгновенно превратились в
горы красного мусора. Со временем разрушенное общежитие превратилось в
постоянное место сбора пацанят. Антон Спицин, худющий долговязый мальчик с
нехитрым прозвищем «спица», заменённым потом на «Чкалов» за настоящие лётные
очки, которые он носил на голове днём и ночью, приходил сюда постоянно. Девяти
лет от роду, он был признан негласным лидером среди ровесников близлежащих
дворов. Мальчишка был немногословен, даже угрюм, в шумных спорах участвовал редко,
но когда что-то говорил – все невольно затихали, настолько рассудительно и
по-взрослому звучал его тихий голос. Именно Антон решал – куда сегодня идти или
во что играть. Антон на двоих с мамой занимали три большие комнаты на втором
этаже. Похоронку на папу они получили в самом начале сентября сорок первого,
ещё до блокады. Мама сразу почернела от горя и что было бы с нею – неизвестно,
если бы не дикая востребованность на работе. Руки врача ценились на вес золота
и сидеть дома, заливаясь слезами, ей никто не позволил.
Антон повзрослел мгновенно. Он
посуровел и внешне и внутренне.
Мама пропадала в госпитале днём и ночью. Врачей катастрофически не
хватало. Она прибегала домой с большой металлической кружкой, в которой плескалось
пару ложек некоего варева, чтобы покормить Антона и, едва сомкнув глаза, пока
сын с жадностью заглатывал бурую смесь, тут же подхватывалась и убегала обратно
в госпиталь.
Антон приходил на развалины
почти всегда первым и подолгу понуро сидел в раздумьях. Мысли были каждый день,
как под копирку, об одном – как, где и чем набить желудок, который сводило от
голода так, что темнело в глазах. Кто и как сейчас выживал – тайна за семью
печатями. Во дворах давно не осталось ни собак, ни кошек… шла девятая сотня
блокадных дней измученного города. Послышался слабый шорох битого кирпича под
детскими ботиночками. Это Томка Первухина – единственная девчонка в их
компании, смешливый еврейский маленький чертёнок. Она была самой младшей из
всех, кто заходил сюда. Что произошло с её родителями – никто не знал, девочку
забрали какие-то дальние родственники, увезли со двора и, тем не менее, Томка,
иногда, добиралась на прежнее место сбора. Смешно закатив глаза от притворного
ужаса, она рассказывала, что ей запрещают так далеко отходить от дома, потому
что по дороге её могут съесть. Ей так родственники сказали.
- А что в тебе есть-то, кожа да
кости, разве только бульон сварить, - мальчишки смеялись и дрыгали ногами, но
когда Томки долго не было, заволновались.
Томка подошла к Антону, слегка
подволакивая ногу (эта беда у неё была от рождения), молча присела рядом.
- Чего не приходила? – повернулся
к ней Антон.
Девочка поёжилась от утренней
свежести холодного воздуха. Глубокой осенью её, подпоясанная верёвкой, накидка
из чего-то взрослого, выглядела жалкой.
- Хоронили своих…, - она
замолчала.
Кого «своих» - Антон не стал
расспрашивать.
Подошёл, наконец, и единственный
друг Антона – Санька Журавлёв. Санька был на год младше, но дружили они крепко.
Ещё до войны Санька почти ежедневно приходил к ним домой, частенько оставался
ужинать. Родителей у Саньки не было. Он говорил всем – погибли в геологической
экспедиции. И только Антон знал эту страшную тайну, как однажды ночью Саньку
разбудили какие-то люди в форме, перевернули всё вверх дном, а потом папа с
мамой ушли с ними, чтобы никогда больше не вернуться. Саньку забрала тётка Аня.
Вскоре к кирпичным развалинам
подошли ещё мальчишки.
- Может, метнём в буца? –
предложил Антон.
Все закивали, загалдели,
полезли в карманы, чтоб пересчитать своё богатство – битые сотни раз свинцовым
кругляшом и, кочующие из кармана в карман, мелкие монеты. Нехитрая игра, когда
пацанва ставит в столбик свои копейки, а потом по очереди начинают бросать в
него тяжёлый буц – кругляк, выплавленный из свинца в форме пряника. Редкая
удача, когда кто-то попадёт сразу. Всё! Игра окончена, не начавшись. Но, это
очень редко бывает. Пожалуй, только Санька иногда отличался таким снайперским
броском. Обычно, кто добросит буц к копейкам ближе всех, тот и начинает первым
ударами буца переворачивать на «орла»
рассыпавшиеся монеты.
Мальчики так заигрались, что не
услышали, как появились «гости». Троица парней постарше зашла в развалины и уже
несколько минут следила за происходящим. Стоящего в центре в большой мятой
кепке и ехидно улыбающегося подростка по кличке «Кот», знали не только в этом
районе. Поговаривали, что тот ходит с ножом и его «шалости» давно вышли из
детского возраста. Кот криво сплюнул по-взрослому, подошёл к столбику монет,
наклонился, небрежно сгрёб кучку и сунул в свой карман. |