Раткевич Александр Михайлович - поэт, основатель литературного направления катарсизм. С 1996 года занимается изданием серии "Библиотека "Полоцкой ветви". С 2006 года - главный редактор литературно-публицистического журнала "Западная Двина". В ноябре 2001 года организовал и провел в г.Полоцке первый литературный конкурс "Поэт-Артист". Живет в Беларуси.
ЗНАКИ Есть тайна – белый лист бумаги, не тронутый взволнованным пером… Давно умчал от берега паром, паромщик делает мне знаки. Я знаки эти что-то не пойму. Чего уж там – упущенному слава. «Эй, на пароме!..» – Не услышат, право; да и не нужен там я никому. Попутный ветер мне не господин. Им весело на палубе безбрежной. Волна о берег плещется небрежно, и я на берегу стою один. Я знаки в памяти не сберегу. Всё хорошо – мне подождать придётся. Паром назад когда-нибудь вернётся, но на него попасть я не смогу. Дни коротки, а год ещё короче. Поэтому и знаков образ мглист… Но тайна есть – бумаги белый лист, к перу и почерку охочий. ЗАЧИН Играй, баянист, хоть твой голос неровен. В моей Белоруссии хаты гниют, и в дремлющей плоти рыхлеющих брёвен мелодий заброшенных вопли снуют. Дороги заплаканы до умиленья. Вчера – не вчера я здесь, кажется, плыл, сегодня одно хоровое моленье исчезнувших душ, о которых забыл. Но ты не забудешь, меха раздувая, огонь-баянист, о спасенье молить избы, что во времени словно живая, в пространстве… – да что тут уже говорить. Баяна лихого заманчивы речи, но им не дано в занавески вдохнуть сияние утра, которое резче, чем думалось мне, оттенило мой путь. Стареющих окон глазницы стеклянны. И страшно войти, и досадно смотреть. Сквозь приторный запах корней валерьяны сердечную изморозь не одолеть. Но ты, дорогой баянист, ни в остуде, ни в подлой измене не ведай кручин. В моей Белоруссии хаты, как люди, а люди – нечаянной песни зачин. ЖЕРЕБЁНОК Вечерний час, тела коней сливаются с желтеющим закатом, последней тучей горизонт залатан, и небосвод от этого синей. Сомненью срок – так пусть он будет краток. За жеребёнком карим – свист да хлесь! Возвышенна его лихая спесь и бег обворожителен и сладок. Сникает свет, храп конский слышен близко, из-под копыт – осколки первых звёзд; и чудо-ночь, простёршись в полный рост, вскрывает вены солнечного диска. За мглою мгла, и выстлан холм небесный атласа чёрно-алого ковром, но не обуздан карий, как фантом, над временною властвующий бездной. Всё ближе, ярче лунное дрожанье, что холодит уставшие глаза, и серебрит упавшая слеза за горизонт несущееся ржанье. Взгляд жеребёнка – ночи рдяной всход. В любви сомненье – временная ноша. Я возвращаюсь; звёзды, как пороша, заполонили небосвод. |