Раткевич Александр Михайлович - поэт, основатель литературного направления катарсизм. С 1996 года занимается изданием серии "Библиотека "Полоцкой ветви". С 2006 года - главный редактор литературно-публицистического журнала "Западная Двина". В ноябре 2001 года организовал и провел в г.Полоцке первый литературный конкурс "Поэт-Артист". Живет в Беларуси.
ЗНАКИ
Есть тайна – белый лист бумаги,
не тронутый взволнованным пером…
Давно умчал от берега паром,
паромщик делает мне знаки.
Я знаки эти что-то не пойму.
Чего уж там – упущенному слава.
«Эй, на пароме!..» – Не услышат, право;
да и не нужен там я никому.
Попутный ветер мне не господин.
Им весело на палубе безбрежной.
Волна о берег плещется небрежно,
и я на берегу стою один.
Я знаки в памяти не сберегу.
Всё хорошо – мне подождать придётся.
Паром назад когда-нибудь вернётся,
но на него попасть я не смогу.
Дни коротки, а год ещё короче.
Поэтому и знаков образ мглист…
Но тайна есть – бумаги белый лист,
к перу и почерку охочий.
ЗАЧИН
Играй, баянист, хоть твой голос неровен.
В моей Белоруссии хаты гниют,
и в дремлющей плоти рыхлеющих брёвен
мелодий заброшенных вопли снуют.
Дороги заплаканы до умиленья.
Вчера – не вчера я здесь, кажется, плыл,
сегодня одно хоровое моленье
исчезнувших душ, о которых забыл.
Но ты не забудешь, меха раздувая,
огонь-баянист, о спасенье молить
избы, что во времени словно живая,
в пространстве… – да что тут уже говорить.
Баяна лихого заманчивы речи,
но им не дано в занавески вдохнуть
сияние утра, которое резче,
чем думалось мне, оттенило мой путь.
Стареющих окон глазницы стеклянны.
И страшно войти, и досадно смотреть.
Сквозь приторный запах корней валерьяны
сердечную изморозь не одолеть.
Но ты, дорогой баянист, ни в остуде,
ни в подлой измене не ведай кручин.
В моей Белоруссии хаты, как люди,
а люди – нечаянной песни зачин.
ЖЕРЕБЁНОК
Вечерний час, тела коней
сливаются с желтеющим закатом,
последней тучей горизонт залатан,
и небосвод от этого синей.
Сомненью срок – так пусть он будет краток.
За жеребёнком карим – свист да хлесь!
Возвышенна его лихая спесь
и бег обворожителен и сладок.
Сникает свет, храп конский слышен близко,
из-под копыт – осколки первых звёзд;
и чудо-ночь, простёршись в полный рост,
вскрывает вены солнечного диска.
За мглою мгла, и выстлан холм небесный
атласа чёрно-алого ковром,
но не обуздан карий, как фантом,
над временною властвующий бездной.
Всё ближе, ярче лунное дрожанье,
что холодит уставшие глаза,
и серебрит упавшая слеза
за горизонт несущееся ржанье.
Взгляд жеребёнка – ночи рдяной всход.
В любви сомненье – временная ноша.
Я возвращаюсь; звёзды, как пороша,
заполонили небосвод.