Победитель фестиваля "Славянские традиции - 2010"  Сергей Кривонос
(г.Сватово, Луганская область, Украина)
Палач
Приснится вой, приснится плач,
Увижу, как толпа клокочет.
И я, "бесчувственный палач”,
Проснусь в поту холодном ночью.
И мысленно вернусь назад:
Колода... снятая рубаха...
Беспомощно глядят глаза,
Объятые предсмертным страхом.
И вновь – толпы тяжелый вздох.
Вокруг – взъерошенные лица.
Пусть честно исполняю долг,
Но понимаю, я – убийца.
И кажется, достойна цель –
Казнить отъявленного вора.
Но маска на моем лице
Напоминает грим актера.
Вот выпью водки и – плевать,
Что этот вор – еще безусый.
Моя работа – убивать,
И я не должен промахнуться.
Топор... Удара звук глухой...
И состраданье... и злорадство...
И голова, как шар земной,
Летит сквозь время и пространство.
* * *
А мой отец лишь для добра и жил,
Ни славы не имея, ни достатка,
Ни той напористо-когтистой хватки,
Что есть у современных воротил.
А вот сейчас – не выйти за порог:
Как будто все невзгоды возвратились,
И боли долгих фронтовых дорог
В натруженных ногах соединились.
"Жить для добра, наверное, старо, –
Согревшись у печи, отец вздыхает, –
Необходимо ли сейчас добро,
Когда его, как будто мяч, пинают?
Дожить бы до еще одной весны,
Но почему-то по ночам нередко
Смоленский лес, расталкивая сны,
Стучит в окно простреленною веткой".
* * *
Григорий жизнь невесело прожил.
Война. Послевоенная разруха.
"Прожил, а ничего не накопил,” –
Ворчала иногда жена-старуха.
Он понимал, что время умирать
Пришло, но все дела не позволяли.
И сыновей хотел уже позвать,
Да где там – забрались в глухие дали.
Но стало все-таки невмоготу,
За горло взяли старые болячки,
И жизнь упрямо подвела черту,
Последний день Григорию назначив.
Вот так – когда Григорий тихо спал
И слышал, как негромко сердце бьется,
Какой-то странный голос прошептал,
Что все... что день последний остается.
Дед встал. Печально скрипнула кровать.
Взглянул в окно – земли сухие груды.
Подумал вдруг: "Кто ж для меня копать
Такую твердь суглинистую будет?
Как ни крути, а некому. Ну, что ж, –
Прокашлялся. Погрел у печки спину. –
Возможно, завтра разразится дождь,
Промочит грунт. Тогда и опочину.”
Пошел к иконе – как-то легче там –
Посапывая и слегка хромая.
"Моложе был бы, выпил бы сто грамм,
А так, пожалуй, похлебаю чаю”.
Старухе даже слова не сказал.
Пил тихо чай с малиновым вареньем.
И почему-то песни впоминал
И – детские еще – стихотворенья.
Порой казалось – нету больше сил,
Ни капельки уже их не осталось,
А он, крестясь, у Господа просил,
Чтоб тучи поскорее собирались.
"Куда моей старухе яму рыть –
Ей тоже жизнь уже пора итожить.
А если б дождь прошел, то, может быть,
Управился б сосед – он чуть моложе”.
И дед терпел, хоть было все трудней.
В груди давило. Губы сжал до боли.
Как будто был не в мазанке своей,
А там, под Оршею, на поле боя.
Хотелось показаться, уходя,
Таким, как был, – и крепким, и удалым...
Он умер через день, после дождя,
Когда земля сырой и мягкой стала.
|